Неточные совпадения
Не к добру повела корысть козака: отскочила могучая голова, и
упал обезглавленный
труп, далеко вокруг оросивши землю.
Соня
упала на ее
труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
Кабанов. Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться! (
Падает на
труп жены.)
— Примеч. авт.] Иные, еще обросшие листьями внизу, словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные, обломанные ветви; у других из листвы, еще довольно густой, хотя не обильной, не избыточной по-прежнему, торчали толстые, сухие, мертвые сучья; с иных уже кора долой
спадала; иные наконец вовсе повалились и гнили, словно
трупы, на земле.
Мы знаем, как природа распоряжается с личностями: после, прежде, без жертв, на грудах
трупов — ей все равно, она продолжает свое или так продолжает, что
попало — десятки тысяч лет наносит какой-нибудь коралловый риф, всякую весну покидая смерти забежавшие ряды. Полипы умирают, не подозревая, что они служили прогрессу рифа.
В городе же остался
труп: с столба сорвался рабочий,
попал подбородком на крюк, и ему разрезало голову…
В картине же Рогожина о красоте и слова нет; это в полном виде
труп человека, вынесшего бесконечные муки еще до креста, раны, истязания, битье от стражи, битье от народа, когда он нес на себе крест и
упал под крестом, и, наконец, крестную муку в продолжение шести часов (так, по крайней мере, по моему расчету).
Потом выкурил папиросу, вышел, а через полчаса его окровавленный
труп лежал в конторке Родиона Потапыча на той самой лавке, на которой когда-то
спала Окся.
Ров, этот ужасный ров, эти страшные волчьи ямы полны
трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и
упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, со скальпированной головой.
Запнувшись о
труп, он
упал через
труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в своих объятиях, прижимаясь к его груди своею головой, что ни Петр Степанович, ни Толкаченко, ни Липутин в первое мгновение почти ничего не могли сделать.
Окровавленный
труп его
упал на помост, а отлетевшая голова подкатилась, звеня серьгами, под ноги царскому коню, который откачнулся, фыркая и косясь на нее испуганным оком. Басманов последнею наглостью избавился от ожидавших его мучений.
Один опричник, уже занесший саблю на князя,
упал с раздробленною головой, а над
трупом его явился Ванюха Перстень, махая окровавленным чеканом.
Когда толпа остановилась, когда он понял, что более уже ничего не будет, да и быть более уже нечему, кроме самого плохого, когда, наконец, он увидел Гопкинса лежащим на том месте, где он
упал, с белым, как у
трупа, лицом и закрытыми глазами, он остановился, дико озираясь вокруг и чувствуя, что его в этом городе настигнет, наконец, настоящая погибель.
Труп отца не нашли, а мать была убита раньше, чем
упала в воду, — ее вытащили, и она лежала в гробу такая же сухая и ломкая, как мертвая ветвь старого дерева, какою была и при жизни.
— Я ел землю, я был на самом верху, на гребне Орлиного Гнезда, и был сброшен оттуда… И как счастливо
упал! Я был уже на вершине Орлиного Гнезда, когда у защищавшихся не было патронов, не хватало даже камней. На самом гребне скалы меня столкнули
трупом. Я,
падая, ухватился за него, и мы вместе полетели в стремнину. Ночью я пришел в себя, вылез из-под
трупа и ушел к морю…
Мертвец с открытыми неподвижными глазами приводит в невольный трепет; но, по крайней мере, на бесчувственном лице его начертано какое-то спокойствие смерти: он не страдает более; а оживленный
труп, который
упал к ногам моим, дышал, чувствовал и, прижимая к груди своей умирающего с голода ребенка, прошептал охриплым голосом и по-русски: «Кусок хлеба!.. ему!..» Я схватился за карман: в нем не было ни крошки!
Бегушев первый вошел в комнату умершей. Точно живой лежал маленький
труп Елизаветы Николаевны. Бегушев взял ее руку; но та уже начала холодеть. Граф
упал на колени перед
трупом.
Твоя слеза на
труп безгласный
Живой росой не
упадет:
Она лишь взор туманит ясный,
Ланиты девственные жжет!
— Возвращайтесь домой. Я прикажу поставить у дерева
труп вашего отца. Посмотрим сначала, кто из вас метче
попадет ему стрелой в грудь, а потом решим ваше дело.
— Я исполнил все, что ты приказал, царь, — сказал этот человек. — Я поставил
труп старика у дерева и дал каждому из братьев их луки и стрелы. Старший стрелял первым. На расстоянии ста двадцати локтей он
попал как раз в то место, где бьется у живого человека сердце.
Это «мягкое» повернулось под ногами Аполлинария и заставило его
упасть, а когда он стал вставать, то увидал, что это
труп молодой крестьянской женщины.
Чеглов. Ничего ты с ней не сделаешь. Только перешагнув через мой
труп, ты разве можешь что-нибудь сделать. Я вот, Калистрат, тебе поручаю и прошу тебя: сделай ты для меня это одолжение — день и ночь следи, чтоб волоса с головы ее не
пало. Лучше что хотите надо мной делайте, чем над нею… Она дороже мне жизни моей, так вы и знайте, так и знайте!.. (Уходит.)
Тысячи
падали, но первые ряды казались целы и невредимы: каждый пылал ревностию заступить место убитого, и безжалостно попирал ногою
труп своего брата, чтобы только отмстить смерть его.
Боярин сделал шаг назад,
На дочь он кинул злобный взгляд,
Глаза их встретились — и вмиг
Мучительный, ужасный крик
Раздался, пролетел — и стих.
И тот, кто крик сей услыхал,
Подумал, верно, иль сказал,
Что дважды из груди одной
Не вылетает звук такой.
И тяжко на цветной ковер,
Как
труп бездушный с давних пор,
Упало что-то. — И на зов
Боярина толпа рабов,
Во всем послушная орда,
Шумя сбежалася тогда,
И без усилий, без борьбы
Схватили юношу рабы.
В иных естественная логика и привычка к деятельности берут верх: они рассматривают практические взгляды со всех сторон и оценивают их очень верно: они не
падают пред силою обстоятельств, не опускаются до злобного фразерства и цинической лени — с досады, что ничего великого сделать нельзя, а до конца идут против враждебной силы, и если не успеют ее покорить, то
падают, звуком самого падения созывая на
труп свой новых самоотверженных деятелей.
Но смерть не приходит и не берет меня. И я лежу под этим страшным солнцем, и нет у меня глотка воды, чтоб освежить воспаленное горло, и
труп заражает меня. Он совсем расплылся. Мириады червей
падают из него. Как они копошатся! Когда он будет съеден и от него останутся одни кости и мундир, тогда — моя очередь. И я буду таким же.
Иль, вскинув
пасть, стремительно и скоро
Хватал ворон крикливых на лету,
За
трупы с ним не прерывавших спора.
Но ты, моя чистая, прекрасная голубица, после того как
труп мой, лишенный христианского погребения и зашитый в рогожу, будет брошен в яму на собачьем кладбище, вместе со всякой
падалью, — ты не прокляни меня, но прости и помолись, как добрый ангел, за мою погибшую душу!..
Через три часа после мщения я был у дверей ее квартиры. Кинжал, друг смерти, помог мне по
трупам добраться до ее дверей. Я стал прислушиваться. Она не
спала. Она мечтала. Я слушал. Она молчала. Молчание длилось часа четыре. Четыре часа для влюбленного — четыре девятнадцатых столетия! Наконец она позвала горничную. Горничная прошла мимо меня. Я демонически взглянул на нее. Она уловила мой взгляд. Рассудок оставил ее. Я убил ее. Лучше умереть, чем жить без рассудка.
Сцена оживилась: столпившихся крестьян погнали вон; гости, кто как мог, отыскали своих лошадей и уехали;
труп Бодростина пока прикрыли скатертью, Горданов между тем не дремал: в город уже было послано известие о крестьянском возмущении, жертвой которого
пал бесчеловечно убитый Бодростин. Чтобы подавить возмущение, требовалось войско.
— Потом он подошел к
трупу и стал у изголовья гроба, и в это время вдруг отец Спиридонова вбежал, рыдая, в зал,
упал пред гробом на колени и закричал: «О, кто же им ответит за тебя, что я тебя любил, а не твое богатство?» И тихий голос отвечал скромно: «Я».
Но мне снова стало нехорошо. Озноб, странная тоска и дрожь в самом основании языка. Меня мутила эта
падаль, которую я давил ногами, и Мне хотелось встряхнуться, как собаке после купанья. Пойми, ведь это был первый раз, когда Я видел и ощущал твой
труп, мой дорогой читатель, и он Мне не понравился, извини. Почему он не возражал, когда Я ногой попирал его лицо? У Джорджа было молодое, красивое лицо, и он держался с достоинством. Подумай, что и в твое лицо вдавится тяжелая нога, — и ты будешь молчать?
И когда я так чувствую свое бессилие, мною овладевает бешенство — бешенство войны, которую я ненавижу. Мне хочется, как тому доктору, сжечь их дома, с их сокровищами, с их женами и детьми, отравить воду, которую они пьют; поднять всех мертвых из гробов и бросить
трупы в их нечистые жилища, на их постели. Пусть
спят с ними, как с женами, как с любовницами своими!
И вдруг на один безумный, несказанный счастливый миг мне ясно стало, что все это ложь и никакой войны нет. Нет ни убитых, ни
трупов, ни этого ужаса пошатнувшейся беспомощной мысли. Я
сплю на спине, и мне грезится страшный сон, как в детстве: и эти молчаливые жуткие комнаты, опустошенные смертью и страхом, и сам я с каким-то диким письмом в руках. Брат жив, и все они сидят за чаем, и слышно, как звенит посуда.
Если бы этот человек убил себя в Москве или где-нибудь под Москвой и пришлось бы вести следствие, то там это было бы интересно, важно и, пожалуй, даже было бы страшно
спать по соседству с
трупом; тут же, за тысячу верст от Москвы, всё это как будто иначе освещено, всё это не жизнь, не люди, а что-то существующее только «по форме», как говорит Лошадин, всё это не оставит в памяти ни малейшего следа и забудется, едва только он, Лыжин, выедет из Сырни.
Солнце село, над зарею слабо блестел серп молодого месяца. Я съехался с Шанцером и Селюковым. Шанцер по-обычному был возбужден и жизнерадостен. Селюков сидел на лошади, как живой
труп. От них я узнал, что половина нашего обоза была брошена у переправы, где мы
попали под огонь японцев.
Хунхузы, да и мирные жители (отличить их друг от друга нельзя) подкрадываются к нашим постам или
нападают на развозящих летучую почту и, гоняясь лишь за оружием, убивают их, раненых истязают, над
трупами надругаются.
Не помня себя от страха, он выпустил из рук ногу
трупа и бросился бежать назад, спотыкаясь,
падая, но продолжая свой неистовый бег — страх, казалось, окрылил его ноги.
Тяжелая дубовая лавка с такой силою
упала на
труп Аленушки, что рассекла ей лоб. Кровь не брызнула.
На постели лежал
труп Глафиры Петровны Салтыковой. Лицо ее было совершенно спокойно, точно она
спала, и лишь у углов губ виднелась кровавая пена. Дарья Николаевна отерла ее простыней и, приподняв мертвую голову «тетушки-генеральши», быстро подложила под нее подушку, затем бросилась к двери с криком...
Князь Никита вздрогнул, лицо его исказилось страшными судорогами, он подскочил к брату и с неимоверною силою вонзил ему нож в горло по самую рукоятку… Ратники выпустили из рук бездыханный
труп, шум от падения которого гулко раздался среди наступившей в палате мертвой тишины. Братоубийца обвел присутствующих помутившимся взглядом, дико вскрикнул и
упал без чувств рядом со своею жертвою…
Он взглянул назад и заметил старика, который, прислонясь к стене, один защищал вход через нее в замок. Димитрий,
нападая на него, вышиб меч из рук его, нанес удар и, перешедши через его
труп, соединился со своими.
— Оказия, — разводил, между тем, руками староста, разглядывая
труп, — и ведь надо же было ей в невод
попасть… Да и не впору, потому граф за последние дни и так туча тучей ходит, а тут эдакая
напасть, прости Господи, нанесла ее нелегкая… царство ей небесное, тоже могилку свою, чай, ищет, сердешная.
Постояв несколько минут, он наклонился над неподвижно лежавшим незнакомцем, дотронулся до него и ощутил холод
трупа. Он поднял его руку, она тяжело
упала назад. Он приложил ухо к его сердцу — оно не билось. Перед ним лежал мертвец.
— Я не могла заснуть… страх не давал мне
спать… Прошел, должно быть, целый час… Вдруг слышу выстрел! Я вскочила. Страшное предчувствие овладело мной. Как сумасшедшая бросилась я в комнату отца и без сознания
упала на его
труп…
Несколько раз он боязливо оглянулся по сторонам и снова стал медленно приближаться к
трупу. Сделав над собой неимоверное усилие, он схватил его и повернул навзничь и вдруг встретился с спокойным взглядом мертвых глаз — свет луны
падал прямо в лицо покойника.
Грянул другой выстрел, и бездыханный палач
упал на
труп казненного им преступника.
Бездыханный
труп цыганки
упал к его ногам, обагрив алою кровью, брызнувшей фонтаном из раны, девственный снег вековечного дремучего леса. Она не успела договорить фразы и даже издать малейшего стона. Он так ловко отскочил от нее, что ни одна капля крови не
попала на него.
Толпы людей низкорослых, лохматых, в шкурах звериных, глядят на него с товарищами, осыпают тучами стрел, он приказывает
палить из пищалей и идет вперед, а кругом него все
трупы валяются.
Он не сразу понял эту страшную истину, а лишь через несколько минут безмолвного созерцания покойной с глухими рыданиями
упал на ее, еще не остывший,
труп.